Постапокалипсис. Откуда он взялся и за что любим
Почему людям так нравится бродить по миру Fallout, «Сталкера» и The Last of Us
Постапокалипсис. Постапокалипсис никогда не меняется. Мир после конца света – один из самых узнаваемых современных сеттингов, а образы мира после ядерной войны или эпидемии знакомы даже тем, кто слыхом не слыхал о Fallout, Crossout или Stalker. Но откуда он вообще взялся?
В более-менее современном виде жанр постапокалипсиса оформился в начале XIX века. Мэри Шелли подарила миру монстра Франкенштейна, но гораздо меньше известна ее трехтомная сага «Последний человек» — о том, как Европу опустошают чума и климатические потрясения. Банды рейдеров, безумные религиозные проповедники и люди, которые пытаются сохранять островки порядка в безумном мире, – современные фанаты постапока нашли бы удивительно много знакомого. Книга Шелли опередила свое время, и переиздали ее только в 1965 году. Как раз когда тема конца света и гибели человечества стала донельзя актуальной.
В тени бомбы
Сейчас трудно вообразить, но больше сорока лет люди прожили, ожидая, что ядерная война может начаться действительно в любой момент. Собственно, даже Убежища из Fallout – просто вольная фантазия на тему совершенно реальных проектов, которые разрабатывались в США для целей куда более приземленных, чем создание антуража видеоигр.
В Пентагоне много размышляли о том, что делать, если ракета с серпом, и молотом, и звездой появится на заднем дворе простого американца. Самым масштабным был проект Германа Кана, который предложил строить многомиллионные убежища. Постъядерное будущее в его проектах напоминало концлагерь. Обитатели этих убежищ должны были носить одежду с цветной маркировкой, показывающей жилой блок и ранг. Вся их жизнь подчинялась бы строжайшему распорядку, за соблюдением которого должна была следить служба безопасности, в каждом жилом блоке обязательно создавали карцер, – словом, смелый ученый не забыл ни о чем. Правда, такие монструозные убежища требовали уж очень много денег на постройку и содержание.
Зато в конце 50-х и начале 60-х процветали бизнесы по продаже готовых ядерных убежищ. В самом бюджетном варианте счастливый обыватель за двести баксов получал набор из металлических листов, набора деталей и инструкции, как из всего этого собрать бункер модели «похорони себя сам». Стоимость и качество более дорогих и сложных вариантов ограничивались только фантазией заказчиков – существовали и семейные убежища для среднего класса, и вип-бункеры с имитацией пейзажей и света звезд, барами, зонами для барбекю, джакузи и бассейнами. Предприниматель Джерард Хендерсон так полюбил собственное убежище, что жил прямо в нем и благополучно умер на десятиметровой глубине. Реклама таких убежищ была выдержана в чисто американском духе – на одном из плакатов образцовая американская супружеская пара с улыбками смотрела на резвящихся в ядерном бункере детишек, пока за стеной догорали остатки биосферы.
Паранойя подогревалась регулярными инцидентами с утратой ядерных боеприпасов всеми возможными способами. Доходило до курьезов, когда после случайного сброса атомной бомбы (сама по себе боевая часть не сдетонировала) в газетах публиковали просьбы к обывателям возвращать куски ядерного боеприпаса, свалившиеся на огороды и растащенные на память. Одна из бомб-«потеряшек» вообще до сих пор лежит в болоте Северной Каролины – доставать ее не стали из-за большой глубины и риска все-таки устроить случайно взрыв.
Все это время военные строили планы один другого краше – от предложения выиграть войну во Вьетнаме массированным ядерным ударом до создания диверсионных спецподразделений с ранцевыми бомбами для взрывов в Восточном Берлине. Над Вьетнамом, между прочим, планировали взорвать более сотни атомных боезарядов. Предполагалось, что американские солдаты, лучше оснащенные и подготовленные к боям в условиях радиоактивного заражения, будут легче выносить радиацию, чем вьетконговцы. Но от таких смелых идей политики начали хвататься за сердце, и военным пришлось ограничиться обычными ковровыми бомбардировками, напалмом, дефолиантами и тому подобными простыми радостями.
Красный конец света
В Советском Союзе была своя история. Бомбоубежища создавались централизованно, и буквально каждый школьник знал, что делать в случае атаки, – к урокам начальной военной подготовки относились серьезно. Но ядерную бомбу неоднократно пытались приспособить для мирных нужд народного хозяйства. Например, направленными ядерными взрывами в разное время предлагали разбомбить льды Северного морского пути, чтобы не мешали навигации, а однажды академик Зельдович на заре советской космонавтики вообще предложил послать к Луне спутник, снаряженный ядерным боезарядом и утыканный взрывателями наподобие морской мины. Зельдович, разумеется, хотел так сделать не шутки ради и не для того, чтобы пугать американцев. Просто космическую технику в те годы только создавали, и он хотел проверить, долетит ли подобный спутник до Луны вообще.
Так что для Советского Союза тема мирного и военного атома тоже по понятным причинам была близка. Ядерный апокалипсис постепенно проникал и в советское кино. Скажем, в 1986-м вышел фильм «Письма мертвого человека», действие которого происходило как раз после атомной войны. Фильм имел успех и даже шокировал публику. Тем более, что он вышел как раз во время крупнейшей ядерной катастрофы своего времени – Чернобыльской. Кстати, зона отчуждения оказалась любопытна не только огромным количеством «заброшек». Там, например, одно время жил мальчик-«тарзан», беспризорник, охотившийся с самодельным арбалетом. После слухов о диком человеке патруль обнаружил «Тарзана» разделывающим тушу лошади Пржевальского. Лошадей завезли в целях научного эксперимента, и те выросли в настоящих «мутантов» зоны – они быстро размножились и начали терроризировать волков. Наблюдатели рассказывали жутковатые истории о том, как лошади Пржевальского долго травили волков-одиночек или подбрасывали их копытами и роняли оземь. Другой разновидностью «мутантов» стали гигантские сомы, поселившиеся в пруду, который изначально служил для охлаждения реактора, и… одичавшие коровы. Они не имеют двух голов, как брамины в Fallout, зато у них быстро выработались социальные навыки. Ядерное стадо возглавляет старый бык, под его командой другие быки охраняют коров и телят, отбиваются от хищников, и не просто выживают, а еще и неплохо себя чувствуют.
Отметим, что мы специально взяли слово «мутант» в кавычки. Ни о каких мутациях речи и не идет: ученые, работающие в Чернобыльской зоне, отмечают, что животные чувствуют себя здесь более чем вольготно – в первую очередь, благодаря почти полному отсутствию человека. И пусть каких-то невиданных монстров найти не удалось, зато наблюдение за тем, как меняется поведение животных в неожиданно ставшей дикой местности, дало немало ценной информации ученым.
Впрочем, постсоветское пространство дало множество городов-призраков и объектов, по которым гуляют только ветра и сталкеры. Скажем, в бухте Павловского есть целое кладбище подводных лодок – там сохранились не только остатки базы, но и сами лодки, ожидающие утилизации. Так что для бывшего СССР интерес к постапокалипсису легко объясним – это реальность, которая находится не так уж далеко от нас.
Цыгане шумною толпой по Калифорнии кочуют
Окружающая нас реальность, к слову, показывает буквальные примеры того, как люди живут в режиме состоявшегося постапокалипсиса. Многие страны Ближнего Востока буквально реализовали сценарии жизни пустошей из «Безумного Макса» и того же Fallout. Благо, там даже с пустынями все в порядке – не с ядерными, а так сказать, с естественными. То, что для нас игра, для регионов вроде африканского Сахеля – часть жизни. Рейдеры, дезинтеграция страны на зоны контроля группировок с безумными вождями – все налицо. Правда, на практике постапокалипсис оказывается довольно ресурсоемким явлением. Мир «как в Wasteland» может существовать только если извне регулярно подкидывают еду, топливо и патроны. Ведь «постапокалиптические» тачки жрут бензин и запчасти как не в себя — как раз из-за того, что их собирают и ремонтируют кустари, а ездят они не по автострадам. Да и боеприпасы для пушек улетают стремительно. Это не говоря о том, что даже некрупным сообществам нужно постоянно есть и пить. Так что зона постапокалипсиса в реальной жизни постоянно обменивается ресурсами с более благополучными местами.
Иногда схемы получаются даже очень затейливые. Скажем, на севере Чада живет племя тубу. Основу его благополучия составляют золотые прииски. Золото нужно в Чаде многим, но правительство слабо, а тубу вооружены. Поэтому золото после добычи едет не в столицу, а к границе с Ливией, в которой бушует гражданская война. Через Ливию золото везут к Средиземному морю, в Мисурату – портовый город, который никто не называет государством, но который успешно плевал на все правительства. А из вольного города самородки уходят на кораблях тем покупателям, которые не спрашивают, откуда они взялись. Так что с такого караванного пути кормятся аж два постапокалиптических сообщества – и «НКР», и «Арройо» этого реального Fallout.
Ну хорошо, понятно, откуда растут ноги у жанра. Но за что его вообще любят?
Сама по себе жизнь среди руин и радиоактивных свалок, казалось бы, мало кого порадует. Даже если не задавать дурацких вопросов о том, как Выходец из убежища при нужде ищет стоматолога, и где берет туалетную бумагу Макс Рокатански. Но все же – чем притягателен жанр, где убили почти всех человеков?
Возможно, ответ в том, что постапокалипсис – это свобода. Мы живем, как ни крути, в довольно благополучном обществе. Но само это благополучие стоит на тысяче ограничений и правил. В пустошах нет дедлайнов, начальника и налогов – исчез не только мир с супермаркетами, но и мир давящей иерархии. В романтической версии постапокалипсиса мы сами себе хозяева, не отягощенные миллионом социальных обязательств и уголовным кодексом. Зато все чувства настоящие, а жизнь – борьба не в смысле занудного превозмогания бюрократии, нехватки денег и старения, а феерическое горение, живи быстро – умри молодым. Здесь мало людей, зато каждый важен. Мерило жизни, смерти и могущества можно пощупать, хотя оно измеряется не в золоте, а в бензине и патронах. Жизни в состоявшемся режиме конца света не пожелаешь никому – но для эскаписта, придавленного бытом, постапок был и остается настоящей отдушиной.
Но это лишь мнение автора. Если вы поклонник постапокалипсиса, то расскажите в комментариях – за что вы любите этот жанр?